Ольга Анохина о жизни Фаины Раневской: "Она могла потрясти"

27 августа 2023 года Фаине Георгиевне Раневской, народной артистке СССР, исполнилось бы 127 лет. Актриса многие годы служила в Театре имени Моссовета, и в последний период своей жизни была одним из его символов.

У Раневской до сих пор много поклонников как среди старшего, так и младшего поколений. Ее цитируют, ей подражают, о ней снимают фильмы и ставят в честь нее спектакли. Но какой артистку помнят ее современники?

РЕН ТВ пообщался с заслуженной артисткой РФ Ольгой Анохиной, которая была лично знакома с Фаиной Георгиевной, играла с ней в одном спектакле на сцене Театра имени Моссовета, иногда гостила у нее дома и обсуждала важные творческие моменты. Ольга Евгеньевна рассказала, какой Раневская были при жизни, какие советы она ей давала и какими неподражаемыми афоризмами всех веселила.

– Ольга Евгеньевна, вам посчастливилось играть в спектакле "Правда – хорошо, а счастье лучше" вместе с Фаиной Георгиевной. Расскажите о своей роли и о роли Раневской. Трудно ли было работать с такой великой актрисой?

Ольга Анохина: Это был такой счастливый случай, когда к юбилею Фаины Георгиевны решили сделать спектакль и дать ей роль, которую бы она сама выбрала. Это был как настоящий бенефис. В 1978 году к нам в театр пришел Сергей Юрьевич Юрский и взялся поставить Островского. У меня и Владимира Горюшина (супруг Ольги Анохиной. – Прим. РЕН ТВ) было мало надежд туда попасть, потому что мы сразу поняли, что там будет первый состав труппы.

Но нам повезло, потому что Наталья Тенякова и Евгений Стеблов были заняты и не могли начать репетиции, поэтому роли получили мы. Мне досталась роль Поликсены, а Владимиру Горюшину – Платона. Конечно, главным бонусом этой истории было участие Фаины Георгиевны Раневской, потому что она в то время производила такое впечатление "Титаника", которого достали со дна морского, все ходили как экспонат рассматривали ее. У нее была своя необыкновенная репутация, и много всяких мифов и легенд вокруг нее ходило.

Мне повезло, потому что Поликсена – это богатая внучка Барабошевой, а Филицата – это ее нянька. Репетировали мы ответственно, старались. Мне кажется, из того, что Сергей Юрьевич у нас поставил, это лучший спектакль. По выходе постановка не была принята восторженно. Публике она очень нравилась, но была критика.

Может быть, Сергея Юрьевича достала ситуация переезда из Ленинграда и его репутация такого немного диссидента. Может, Юрий Саныч (Юрий Завадский – главный режиссер Театра имени Моссовета. – Прим. РЕН ТВ) не очень был доволен, что он занимается режиссурой, и какие-то театральные критики это подхватили. Но мы спектакль очень любили, играли довольно долго – по январь 1988 года.

Фаина Георгиевна в нем была задействована, наверное, года два. Потом она оставила себе только постановку "Дальше – тишина". Мы счастливы были, что находились с ней рядом, было очень интересно. Была возможность приходить к ней домой. Конечно, не так часто, но мы были у нее.

– Была ли она требовательной и строгой к более младшим коллегам?

Ольга Анохина: Фаина Георгиевна была человеком очень терпимым, как ни странно. Может быть, в прежнее время, когда у нее сил было больше, она была строгой. Но я не могу вспомнить никаких серьезных критических замечаний. Она занималась собой.

Она мне показала. Это было очень смешно, потому что при ее 42-м размере ноги и старых башмаках она сделала несколько таких, как ей казалось, изящных движений. Это было очень смешно. Но думаю, она сама это понимала. Она любила иногда повеселить окружающих.

– Почему Фаина Георгиевна считала Александра Сергеевича Пушкина своим главным режиссером?

Ольга Анохина: Фаина Георгиевна молилась на Пушкина – об этом она мне лично говорила. Мы с ней много и долго беседовали о нем. Он был умнейшим человеком, и она считала его эталоном. Эталоном лаконичности. Он в очень кратной форме мог все выразить.

А она мне ответила: "Да, да, да, я тоже все время об этом думала". В общем, удивительные были наши с ней разговоры. Я рада, что у нас были такие беседы.

– Со многими ли она могла так беседовать? Например, говорила на подобные темы с другими молодыми коллегами?

Ольга Анохина: К ней доступа не было. У нее был круг ее знакомых – Ия Саввина, Марина Неелова, какие-то еще люди, которых она знала, приходили к ней изредка, тоже боясь ее раздражать. А мы с мужем имели возможность только потому, что играли в одном с ней спектакле. Поэтому ни с какими молодыми коллегами ни на какие темы она не болтала. К ней страшно было подойти.

– А у вас не было этого страха?

Ольга Анохина: Нет. Я, конечно, хотела ей понравиться. Когда ее спросили, как ей играется с нами, она сказала: "У парня (Владимира Горюшина) такой темперамент, а девочка (Ольга Анохина) очень мила". Я думаю, что она ко мне и к Володе очень хорошо относилась.

Хотелось понравиться, мы нервничали, но страха не было. Понимаете, боишься злых людей, а когда человек так играет. Я не помню, чтобы она кому-то делала замечание и кого-то учила. Вот этого в ней не было. К сожалению, есть такие товарищи, которые любят учить. Это называется, что нет никакой этики Станиславского.

– Как-то Фаина Георгиевна сказала, что была бы очень рада работать с актерами, у которых она могла бы чему-то научиться. А чему вы научились у нее? Или, может, какие советы она давала вам?

Ольга Анохина: Никаких советов она не давала, она занималась собой. Единственное, я знала, что нужно говорить громко, потому что она может не услышать. Из ее советов я запомнила, что роль надо переписывать, а свой текст подчеркивать красным карандашом. Мужу моему она сказала: "Пока не почувствуешь, не говори". В принципе этот совет правильный и очень простой.

Фаина Георгиевна была требовательна к материалу. Я знаю, что директор театра ей как-то хотел предложить роль. Она сидела, ждала и говорила: "Дайте мне что-нибудь". Он ей предложил роль какой-то французской актрисы, которая была одинока.

Когда прошло время, он спросил ее по телефону, а прочла ли она пьесу, на что она ответила: "Прочла!" Он поинтересовался, как она ей. Она ответила: "Знаете, вы как будто голодному человеку предложили монпансье". Понятно, что леденцами человека, который умирает с голоду, не накормишь. Возможно, она имела в виду, что пьеса формальная и точно ничего серьезного не выражающая.

– Раневская отмечала, что больше любила репетировать, чем играть спектакль. Помните ли вы репетиции и выходы на сцену с ней? По вашему мнению, отличалась ли как-то ее работы во время репетиции и непосредственно перед зрителями?

Ольга Анохина: Спектакли разные бывают. Я тоже считаю, что репетиции – гораздо более интересный процесс, потому что ты можешь себе позволить что-то искать, импровизировать. На спектакле ты все это делаешь ответственно и можешь не угадать, потому что очень многое зависит не только от тебя, не только от твоего самочувствия.

А, допустим, есть ли сегодня магнитные бури или нет, был ли вчера какой-то большой праздник, который народ отмечал, а сегодня они уставшие пришли на спектакль. Что случилось в политической жизни, хочется ли им смеяться. Много есть всяких внешних обстоятельств. Поэтому те спектакли, когда все складывается – и публика внимает, и ты в форме, и твои партнеры тебя не подвели, – это редкие вещи.

Люди из-за этого ходят в театр. Я знаю, что было много актеров, на спектакли которых люди приходили, чтобы поймать тот самый момент: "Вот сегодня случится. Сегодня произойдет". Театр и существует, потому что бывают такие секунды, и ты готов потом еще десять раз на спектакль прийти, чтобы попасть на эту секунду.

– По вашему мнению, Фаина Георгиевна была больше комедийной или все-таки драматической актрисой?

Ольга Анохина: Она просто была хорошей актрисой. Конечно, она начинала как комедийная актриса, а с возрастом добавились какие-то краски. В Театре имени Пушкина она играла в спектакле "Деревья умирают стоя". Те, кто его видел, говорят, что она там тоже очень здорово играла. Это такая трагическая роль, и это ей тоже было доступно.

– Благодаря Раневской появилось много фраз, которые стали афоризмами. Рождались ли при вас подобные крылатые выражения? Цитируете ли вы в своей жизни коллегу?

Ольга Анохина: Нет, не цитирую. Она при мне говорила, но это были малоприличные выражения, которые я не хочу повторять. Я только одну мысль пытаюсь донести: то, что она говорила, было для узкого круга людей. Она была бы категорически против того, чтобы это печаталось.

Это плохо, что кто-то делает себе на этом имя. Фаина Георгиевна не хотела бы этого, я в этом абсолютно уверена.

– Фаине Георгиевне было приятно, когда ее хвалили, но сама она была редко довольна собой. Правда, что она даже могла не спать после спектакля? Почему она так трепетно и, возможно, даже слишком ответственно относилась к своей работе?

Ольга Анохина: Это говорит об ее уме. Она была очень умной женщиной. Я не знаю, не спала ли она после спектаклей, мне этого она не рассказывала. Но это вполне естественно – это такие вещи, которые каждый артист знает. Ничего здесь неожиданного нет.

– Одна из последних пьес с участием Фаины Георгиевны – "Дальше – тишина". Видели ли вы этот спектакль? Правда, что многие зрители в зале плакали? Заставила ли вас игра актрисы растрогаться?

Ольга Анохина: "Плакали" – это не выражает хороший спектакль или плохой. Бывает, что спектакль дрянь, а люди сидят плачут. Дело не в этом. Я знаю заведующую литературной частью, которая приглашала меня на одну постановку и все время говорила: "У нас вот этот спектакль – все плачут". Мне стало смешно, потому что это тоже критерий.

Я видела этот спектакль, когда в первый раз пришла к Завадскому. Тогда очень трудно было попасть в театр, несмотря на то, что мы были студийцами на курсе Завадского. Но иногда давали по два места, и я попала на него. Это потрясение на всю жизнь. Это не слезы – это другое. Понимаете?

Это был удивительный спектакль. Но там все тоже совпало – история, индивидуальность артистов. Конечно, очень тонкая режиссура Анатолия Васильевича Эфроса. Говорят, что пьеса шла в других театрах. Она, кстати, и сейчас идет под разными названиями, но поверьте мне, что никто не ломает двери. Может быть, там тоже кто-нибудь плачет, но это не то. 

– Есть мнение, что сейчас зрители в театре плачут реже. Это потому, что люди стали более черствыми, или оттого, что стало меньше актеров, которые могут вызвать эти чувства? Как Раневской удавалось трогать души зрителей?

Ольга Анохина: Я не согласна с тем, что зрителей сейчас нельзя растрогать. Можно. Люди, которые ходят в театр, вообще другие люди. Те, кого нельзя растрогать, они в театры не ходят. Они на шашлыки ездят. Фаина Георгиевна могла не растрогать, она могла потрясти.

– Фаина Георгиевна была очень добрым и отзывчивым человеком. Могла она отдавать последние деньги незнакомым нуждающимся людям?

Ольга Анохина: Это было, это общеизвестно. Она кому-то деньги отправляла, кто-то к ней обращался за помощью.

– Она не скрывала, что готова идти на жертвы ради искусства. Например, во время съемок фильма "Золушка" специально засовывала за щеки вату. А на какие жертвы она еще шла ради любимого дела?

Ольга Анохина: Вы называете это жертвой? Жертва – это другое. А это просто грим. Жертва – это когда ты личной жизнью ради театра жертвуешь. А когда ты нос себе подтягиваешь ленточкой, это не жертва. Она очень часто это делала. Она себя улучшала или увеселяла – в зависимости от того, как сильно она его подтягивала.

– Можно ли сказать, что она пожертвовала своей личной жизнью ради работы?

Ольга Анохина: Я думаю, так сложилось. Хотя я попала на поколение актрис, которые считали, что театр – это храм и ему надо отдать всю жизнь, а на все остальное ты не имеешь права.

– Ведь она признавалась, что чувствовала себя одинокой. Хотя Фаину Георгиевну всегда окружало много друзей, коллег и поклонников. Тогда почему она считала себя одинокой? Жаловалась ли она вам и другим коллегам на одиночество?

Ольга Анохина: Жаловалась. Мы были у нее дома – жаловалась. Но это было одиночество уже очень старого человека. Я думаю, что даже если бы у нее была большая семья, то в этом возрасте человек может себя чувствовать одиноким, потому что все люди, которые его понимали, они уже ушли.

А потом он оказался в окружении людей, которые могут уважать, помогать, но вряд ли они будут понимать его.

– У Раневской был любимый и лучший друг – пес Мальчик. Помните ли вы, что она рассказывала о нем?

Ольга Анохина: Она что-то смешное рассказывала о нем, все время шутила над этим. Но это обыкновенная история. Не надо этого Мальчика обожествлять. Просто у одинокого человека появилась собака, и человек привык к этому и чем-то был занят.

Один раз, садясь в лифт, она только поделилась: "Я сейчас сказала монтировщикам, что меня дома ждет Мальчик. Они так все удивились. А я ведь имела в виду свою собаку". Ну, это все шутки.

Честно хочу вам сказать: то с Фаиной Георгиевной происходит уже после ее ухода, для меня диво-дивное, чудо-чудное, потому что в нашем театре были и другие великие артисты. Но сейчас как-то зацепилось общественное сознание за слово "Раневская". Все это повторяют, и о ней после смерти больше, чем при жизни говорили. Это странно. Спектакли делаются, я даже в таком спектакле играла ее.

– Расскажите об этом спектакле и вашем участии в нем.

Ольга Анохина: Это был ввод. Я играла недолго, потому что я не могла согласиться с людьми. Они не знали ее, им все время хотелось, чтобы она была и моложе, и веселее. А потом через шесть лет меня снова пригласили.

Вообще, спектакль сделан с большим уважением к ней. Прекрасные артисты и артистки там играют. Но, конечно, это уже легенда. Вся эта история собрана по кускам, миф под названием "Фаина Раневская".

– Ваша коллега, актриса Елена Валюшкина, говорила, что чувствует присутствие Фаины Георгиевны в театре. А бывает ли у вас такое ощущение?

Ольга Анохина: Нет, у меня такого ощущения нет. Воспоминания о ней только есть.

– Какой вы запомнили Фаину Георгиевну? Каким она была человеком, коллегой, актрисой?

Ольга Анохина: Она очень разной была. Она была и кроткая, и вызывающая сочувствие, была гневная. Была для кого-то страшная, для кого-то она была маяком. Кому-то с ней хотелось посоветоваться, пообщаться. Но я ее знала в последний период, поэтому я уже не видела борьбы за роли и конфликтов с Завадским. Тогда Юрий Саныч уже ушел из этой жизни.

Был момент, который я люблю рассказывать. Мы поступали в студию, и Фаина Георгиевна, выходя из нашего старого служебного входа, увидела нас. Тогда ее окружали люди, под руки вели Ия Саввина, Маргарита Терехова, рядом был Бортников.

Когда машина уже тронулась, Раневская в окно высунула руку и сказала: "Жалею вас". И все захохотали.

Раньше я думала, что она о профессии говорит: что она жалеет, потому что профессия тяжелая. Может, и об этом она говорила. Но у меня было ощущение, что у нее в это время были очередные терки с Юрием Санычем, и она веселила этим окружающих, что надо же – он набирает студию, он вас сейчас выучит.

Когда у меня спрашивают об их конфликтах, я говорю: "Послушайте, это равновеликие люди". Юрий Саныч – великий человек, ученик Вахтангова и Станиславского.

Они могли позволить себе что угодно. Они ровесники были. Все это живое дело, театр – сегодня любишь, завтра ненавидишь, послезавтра готов за этого человека жизнь отдать. Они были очень крупными людьми, у которых были свои человеческие пристрастия, моменты, шалости, слабости.