"Хотите, разбужу для вас кота?": женщины и кошки Иосифа Бродского

Иосифа Бродского называют последним гением русской литературы, и это неслучайно. Его гениальность проявилась с юности, с самых первых шагов в творчестве и сразу стала очевидной для всех окружающих. Но не для советской власти.

"Какую биографию, однако, делают нашему рыжему!" — невесело пошутила Анна Ахматова в разгар судебного процесса над Иосифом Бродским. Кроме громкого суда противоречивая судьба уготовила поэту ссылку на Север, Нобелевскую премию, неполные восемь классов образования и блестящую карьеру университетского профессора.

О выдающемся русском поэте и интересных фактах его биографии — в материале РЕН ТВ.

Иосиф Бродский: семья, детство и юность

Иосиф Бродский родился 24 мая 1940 года в Ленинграде в культурной, но вовсе не богемной семье. Его отец Александр Иванович был фотожурналистом, военным корреспондентом на флоте, мать Мария Моисеевна всю жизнь служила в различных конторах секретарем или бухгалтером. 

"Подобно большинству мужчин, я скорее отмечен сходством с отцом, нежели с матерью. Тем не менее ребенком я проводил с ней больше времени: отчасти из-за войны, отчасти из-за кочевой жизни, которую отцу затем приходилось вести. Четырехлетнего, она научила меня читать; подавляющая часть моих жестов, интонаций и ужимок, полагаю, от нее. А также некоторые из привычек, в том числе курение", — писал Бродский в автобиографическом эссе "Полторы комнаты".

Раннее детство Иосифа пришлось на годы войны, блокады и послевоенной бедности. В 1942 году после первой, самой страшной блокадной зимы, Мария Моисеевна с Иосифом уехала в эвакуацию в Череповец, вернулись в Ленинград они в 1944 году. В 1947-м Иосиф пошел в школу, из которой сбежал в неполные 16 лет, не выдержав уроков по марксизму-ленинизму.

В 1955-м семья получает "полторы комнаты" в Доме Мурузи на пересечении трех улиц Северной столицы: Пестеля, Короленко и Литейного проспекта. Иосиф Бродский жил там вплоть до эмиграции в 1972 году. 

В эссе "Полторы комнаты" он вспоминал о том времени:

"Здание представляло собой один из громадных брикетов в так называемом мавританском стиле, характерном для Северной Европы начала века <…> Оно стало архитектурной сенсацией Санкт-Петербурга того времени, и Ахматова однажды рассказала мне, как она с родителями ездила в пролетке смотреть на это чудо".

О самой комнате, которую занимал Бродский, он писал, что "эти десять квадратных метров были моими, и это были самые лучшие десять квадратных метров, которые я когда-либо знал". Сегодня в квартире поэта находится мемориальный музей Бродского "Полторы комнаты".

Начало трудовой деятельности

Бросив школу в 1955-м, Иосиф поступил учеником фрезеровщика на завод "Арсенал". 

Отработав там несколько месяцев, в 16 лет загорелся идеей стать врачом, месяц трудился помощником прозектора в морге при областной больнице, анатомировал трупы, но в конце концов отказался от медицинской карьеры.

В течение пяти лет после ухода из школы он был и истопником в котельной, и матросом на маяке. В 1961 году в экспедиции от Всесоюзного НИИ геологии обнаружил на Дальнем Востоке небольшое месторождение урана.

В то же время Иосиф очень много, но хаотично читал — в первую очередь поэзию, философскую и религиозную литературу, изучал английский и польский языки. 

Начал писать стихи. Какое-то время пытался заниматься в литературной студии, но бессмысленность этого времяпровождения стала очевидной очень быстро. Иосиф Бродский появился как самостоятельный и самоценный поэт сразу, с первых же стихотворений.

Начало творческого пути

"Кривой забор из гнилой фанеры.

За кривым забором лежат рядом

юристы, торговцы, музыканты, революционеры.

Для себя пели.

Для себя копили.

Для других умирали.

Но сначала платили налоги, уважали пристава,

и в этом мире, безвыходно материальном, толковали Талмуд,

оставаясь идеалистами…"

("Еврейское кладбище около Ленинграда", 1958)

Эти стихи, которые 19-летний Бродский прочел на "турнире поэтов" в феврале 1960 года, принято считать точкой отсчета. Зрелая мощь лирики и абсолютная, нереалистичная по тем временам свобода — Бродский с самых первых шагов дал понять, что за поэт появился в русской литературе.

И все те, кто его окружали в то время, — шумная толпа молодых ленинградских талантов: Анатолий Найман, Евгений Рейн, Владимир Уфлянд, Дмитрий Бобышев — поняли и приняли это. Главным поэтом своего поколения Иосиф Бродский стал за один день.

В 1961 году Рейн представил Иосифа Анне Ахматовой. Хотя в стихах Бродского обычно замечают влияние Марины Цветаевой, с творчеством которой он впервые познакомился в начале 1960-х, именно Ахматова стала его очным критиком и учителем. Биограф Бродского Лев Лосев писал:

"Фраза Ахматовой "Вы сами не понимаете, что вы написали!" после чтения "Большой элегии Джону Донну" вошла в персональный миф Бродского как момент инициации".

Противостояние с советской властью и суд за тунеядство

Взаимоотношения Бродского с советской властью принято рассматривать как образчик иррационального противостояния. С легкой руки Сергея Довлатова родилась легенда об абсолютной отстраненности поэта от внешних реалий:

"Он не боролся с режимом. Он его не замечал. И даже нетвердо знал о его существовании. Его неосведомленность в области советской жизни казалась притворной. Например, он был уверен, что Дзержинский — жив. И что "Коминтерн" — название музыкального ансамбля".

Вторая часть легенды гласит, что на такое поведение власть обиделась еще сильнее, чем если бы Бродский был диссидентом. И отправила поэта в ссылку.

В 1963 году после выступления на пленуме ЦК КПСС первого секретаря ЦК Никиты Хрущева среди молодежи начали искоренять "лежебок, нравственных калек и нытиков", пишущих на "птичьем жаргоне бездельников и недоучек". 

Мишенью стал и Иосиф Бродский, которого к этому времени дважды задерживали правоохранительные органы: в первый раз за публикацию в рукописном журнале "Синтаксис", во второй — по доносу знакомого. Сам он не любил вспоминать о тех событиях, потому что считал: биография поэта — лишь "в его гласных и шипящих, в его метрах, рифмах и метафорах".

В газете "Вечерний Ленинград" от 29 ноября 1963 года появилась статья "Окололитературный трутень", авторы которой клеймили Бродского, цитируя не его стихи и жонглируя выдуманными фактами о нем.

13 февраля 1964 года Бродского снова арестовали. Его обвинили в тунеядстве, хотя к тому времени его стихи регулярно печатались в детских журналах, а издательства заказывали ему переводы.

О подробностях процесса весь мир узнал благодаря московской журналистке Фриде Вигдоровой, которая присутствовала в зале суда. Записи Вигдоровой были переправлены на Запад и попали в прессу:

"Судья: Чем вы занимаетесь?

Бродский: Пишу стихи. Перевожу. Я полагаю…

Судья: Никаких "я полагаю". Стойте как следует! Не прислоняйтесь к стенам! <…> У вас есть постоянная работа?

Бродский: Я думал, что это постоянная работа.

Судья: Отвечайте точно!

Бродский: Я писал стихи! Я думал, что они будут напечатаны. Я полагаю…

Судья: Нас не интересует "я полагаю". Отвечайте, почему вы не работали?

Бродский: Я работал. Я писал стихи.

Судья: Нас это не интересует…"

Свидетелями защиты выступили поэтесса Наталья Грудинина и известные ленинградские профессора-филологи и переводчики Ефим Эткинд и Владимир Адмони. Они пытались убедить суд, что литературный труд нельзя приравнять к тунеядству, а опубликованные Бродским переводы выполнены на высоком профессиональном уровне.

Свидетели обвинения не были знакомы с Бродским и его творчеством: среди них оказались завхоз, военный, рабочий-трубоукладчик, пенсионер и преподавательница марксизма-ленинизма. Представитель Союза писателей также выступил на стороне обвинения. Приговор был вынесен суровый: высылка из Ленинграда на пять лет с обязательным привлечением к труду.

Ссылка на север

Из знаменитой тюрьмы "Кресты" Бродский в столыпинском вагоне был отправлен в Архангельск. Поэт был сослан в Коношский район Архангельской области и поселился в деревне Норинская.

Он устроился разнорабочим в совхоз "Даниловский", где занимался полевыми работами, был бондарем, кровельщиком, доставлял бревна с лесосек к местам погрузки.

"А. Буров — тракторист — и я,

сельскохозяйственный рабочий Бродский,

мы сеяли озимые — шесть га.

Я созерцал лесистые края

и небо с реактивною полоской,

и мой сапог касался рычага.

Топорщилось зерно под бороной,

и двигатель окрестность оглашал.

Пилот меж туч закручивал свой почерк.

Лицом в поля, к движению спиной,

я сеялку собою украшал,

припудренный землицею как Моцарт.

("А. Буров — тракторист — и я…", 1964)"

Лев Лосев отмечал, что для Иосифа "тюрьма, издевательства конвоиров" явились "нелегким испытанием, а вот жизнь в ссылке оказалась не страшна". Сам Бродский утверждал, что ссылка оказалась одним "из лучших периодов моей жизни. Бывали и не хуже, но лучше — пожалуй, не было".

Домик, в котором жил поэт, представлял собой бревенчатый сруб, где почти отсутствовала мебель, но можно было отгородиться от остального мира, думать и творить.

Освобождение из ссылки 

Между тем, при активном участии Ахматовой велась общественная кампания в защиту Бродского. Центральными фигурами в ней были Фрида Вигдорова и Лидия Чуковская. Они неутомимо писали письма в защиту поэта во все партийные и судебные инстанции и привлекали к делу защиты Бродского людей, пользующихся влиянием в советской системе: от Дмитрия Шостаковича и Константина Паустовского до Самуила Маршака и Александра Твардовского.

О Бродском-ссыльном узнали и за границей: в его защиту выступил "друг Советского Союза", французский философ Жан-Поль Сартр. В сентябре 1965 года Иосиф Бродский был официально освобожден.

В результате из пяти лет приговора Бродский провел в ссылке полтора, что по единодушному мнению его близких буквально спасло ему жизнь: с юности поэт страдал сердечной недостаточностью, а работа в деревне была физически очень тяжелой.

Творчество Иосифа Бродского в 1960-е

После ссылки поэта зачислили в некую "профессиональную группу" при Союзе писателей, что позволило избежать дальнейших подозрений в тунеядстве. Но на родине печатали только его детские стихи, иногда давали заказы на переводы поэзии или литературную обработку дубляжа к фильмам. Для Иосифа Бродского как литератора конец 60-х стал периодом публичной немоты.

"Такого поэта в СССР не существует", – заявило в 1968 году советское посольство в Лондоне в ответ на посланное Бродскому приглашение принять участие в международном поэтическом фестивале Poetry International.

Между тем, именно в эти годы Иосиф Бродский создал огромное количество замечательных произведений, которые позже войдут в его сборники "Остановка в пустыне", "Конец прекрасной эпохи" и "Новые стансы к Августе". В 1968-м он закончил поэму "Горбунов и Горчаков", которой придавал очень большое значение. Помимо нечастых публичных выступлений и чтений на квартирах приятелей, стихи Бродского широко расходились в самиздате.

Принудительная эмиграция Иосифа Бродского

К началу 70-х события стали развиваться стремительно: без ведома поэта его стихи отослали на Запад и напечатали в США, а в 1970-м в Нью-Йорке вышел сборник "Остановка в пустыне", который считается первым авторизованным изданием Бродского.

Круг иностранных журналистов и издателей, с которыми общался поэт, ширился, поэтому в 1972 году власти выдвинули ультиматум: или немедленная эмиграция, или новое преследование со всеми вытекающими последствиями.

Визу оформили всего за 12 дней и 4 июня 1972 года Иосиф Бродский вылетел в Вену. 

Перед отъездом он написал письмо Леониду Брежневу. В нем есть такие строки:

"Мне горько уезжать из России. Я здесь родился, вырос, жил, и всем, что имею за душой, я обязан ей. Все плохое, что выпадало на мою долю, с лихвой перекрывалось хорошим, и я никогда не чувствовал себя обиженным Отечеством. Не чувствую и сейчас. Ибо, переставая быть гражданином СССР, я не перестаю быть русским поэтом. Я верю, что я вернусь; поэты всегда возвращаются: во плоти или на бумаге".

По легенде, в чемодане, с которым Бродский сел в самолет до Вены, была пишущая машинка, сборник Джона Донна и две бутылки водки для жившего в Австрии Уильяма Одена, едва ли не самого ценимого Бродским поэта-современника.

Оден принял в судьбе Бродского деятельное участие, как и многие другие западные интеллектуалы первого ряда. Поэт, опубликовавший в СССР менее десятка своих стихотворений, был для них абсолютной ровней.

"Русский поэт, англоязычный эссеист и американский гражданин"

В Вене поэта встретил американский издатель Карл Проффер. По его протекции Бродскому предложили место в Мичиганском университете. Должность называлась poet-in-residence и предполагала общение со студентами в качестве приглашенного литератора.

В 1977 году Бродский получил американское гражданство. На Западе он прославился прежде всего как автор многочисленных эссе. Сам себя Бродский определял как "русского поэта, англоязычного эссеиста и, конечно, американского гражданина".

В 1987 году Иосифу Бродскому была присуждена Нобелевская премия по литературе с формулировкой "За всеобъемлющую литературную деятельность, отличающуюся ясностью мысли и поэтической интенсивностью".

В январе 1996 года Иосифа Бродского не стало. Венеция, второй после Петербурга главный город в его жизни, предоставила поэту последнее пристанище на старинном кладбище Сан-Микеле. 

Личная жизнь Иосифа Бродского

"Я любил тебя больше ангелов"

Всем поклонникам творчества Иосифа Бродского знакомы инициалы "М.Б.", которые в качестве посвящения стоят перед многими стихотворениями великого поэта (их количество не имеет аналогов в мировой поэзии). За ними скрывается имя Марины (Марианны) Басмановой — ленинградской художницы, любовь к которой приносила ему не только вдохновение, но и невыносимые страдания. 

Они встретились на вечеринке у будущего известного композитора Бориса Тищенко в марте 1962 года. Бродский был ослеплен Мариной, он буквально боготворил ее. 

Однако ни родители Бродского, ни родители Басмановой не одобряли их отношения. Это огорчало молодых, но не так сильно, как различия их собственных взглядов и устремлений. Бродский мечтал о семье и детях, Басманова же наотрез отказывалась выходить за него замуж. Из-за этого они часто ссорились, после чего "расставались навсегда", но уже через несколько дней вновь сходились, потому что не могли жить друг без друга. 

Увы, в этой истории не обошлось без банального любовного треугольника. Накануне нового, 1964 года, когда Иосиф скрывался от милиции в Москве, Марина изменила ему с его другом Дмитрием Бобышевым. Когда до Бродского дошли слухи об измене, он сорвался в Ленинград.

Пройдут годы, и он будет вспоминать об этом так: "Мне было все равно — повяжут там меня или нет. И весь суд потом — это была ерунда по сравнению с тем, что случилось с Мариной"...

В ссылке Бродский напишет свои лучшие стихи — "Песни счастливой зимы", "Ломтик медового месяца", "Из английских свадебных песен". И снова благодаря Марине, которая приезжала к нему и подолгу жила в очень скромных условиях. 

Он был готов простить ей все, только бы они были вместе. Но... однажды приехал Бобышев, и Басманова уехала с ним. А потом вернулась. И так несколько раз. Бродский страдал, метался по пустому дому, но ничего не мог изменить.

В череде этих встреч и прощаний в 1967 году у Басмановой и Бродского родился сын Андрей. Поэт думал, что теперь Марина согласится официально оформить отношения, но она была непреклонна. Он до последнего надеялся, что эмигрируют они вместе, но этого не произошло.

"Мария, жена Иосифа…"

Расставшись со своей музой, Иосиф Александрович перестал верить в любовь. Он цинично отзывался обо всех женщинах, которых у него было множество, и не собирался связывать свою жизнь узами брака. В этот период у поэта родилась дочь Анастасия от балерины Марианны Кузнецовой.

Иосиф Бродский и итальянская аристократка с русскими корнями Мария Соццани впервые увиделись в январе 1990 года в Сорбонне. Соццани увлекалась литературой и приехала послушать выступление поэта. Бродскому на тот момент уже исполнилось 50 лет, Мария была на 30 лет моложе.

Вернувшись в Италию, Соццани написала Бродскому письмо, между ними завязалась переписка. Летом Бродский и Мария вместе отправились в Швецию, а 1 сентября они поженились в Стокгольмской ратуше. 

В 1993 году у пары родилась дочь Анна. С дочерью Бродский разговаривал на английском языке, однако Мария немного учила ее и русскому. Сейчас Анна живет в Италии, ведет кулинарный блог. На родину своего отца, на которого она очень похожа, она приезжала лишь однажды.

Иосиф Бродский: любовь к котам длиной в жизнь

В жизни Иосифа Бродского кошки занимали важное место. Да и себя самого поэт ассоциировал с котом: "Когда мне что-то нравится, я к этому принюхиваюсь и облизываюсь", — признался он переводчице Биргит Файт во время их беседы в Лондоне.

Кошки были неизменными спутниками Бродского — он давал им необычные имена. Кот Оська был назван в честь самого Иосифа, а Кошка в белых сапожках и Big Red (Большой Рыжий) получили клички благодаря их окрасу.

Коты неоднократно вдохновляли Бродского на написание стихов. Одно из ранних произведений поэта было посвящено домашнему коту Самсону, который наблюдает с подоконника за жизнью своих уличных собратьев:

"…обеспеченный ночлегом,

Он сочувствует коллегам:

Тот – водичку пьет из Мойки,

Тот – поужинал в помойке,

Тот – вздремнул на полчаса,

Тот – спасается от пса,

Тот – совсем больной от стужи…

Многим, муррр, конечно хуже...

Не могу им всем помочь,

Потому что скоро ночь,

Это мне не по плечу,

Потому что... Спать хочу…

Кран ворчит на кухне сонно:

"Есть ли совесть у Самсона?"

Знакомая Бродского, Людмила Штерн, однажды попросила друзей придумать кличку двухнедельному котенку, которого ее мать выиграла в преферанс. С легкой руки поэта питомец стал Пасом. Бродский обожал пушистого кота, называя его своим "крестником", и посвятил ему целую оду.

Биографы Бродского считают, что такая любовь к кошкам лежит в детстве поэта. В семье его родителей в домашнем обиходе было принято использовать кошачьи "мяу" и "мур-мур-мяу" для выражения различных эмоций. Эта привычка сохранилась у Бродского и в зрелые годы: заканчивая телефонный разговор, он нередко вместо прощания говорил собеседнику "мяу-мяу".

Последним любимцем Иосифа Бродского был рыже-белый кот Миссисипи. Поэт назвал его так, потому что считал, что кличка животного непременно должна иметь звук "с". Мария Соццани называла мужа и его питомца одинаково — коты, причем оба откликались. Когда Бродский принимал у себя гостей, в знак особой признательности он спрашивал: "Хотите, я разбужу для вас кота?"

Миссисипи пережил своего хозяина. Почти все время он проводил в кабинете Бродского — прыгал на стол, укладывался на рукопись, пахнущую хозяином, и тут же крепко засыпал.