От Марины Цветаевой до поэзии сражающегося Донбасса

Кто создан из камня, кто создан из глины, —

А я серебрюсь и сверкаю!

Мне дело — измена, мне имя — Марина,

Я — бренная пена морская.

8 октября — это лишний повод вспомнить о великой русской поэтессе Марине Цветаевой. В этот день 1892 года она родилась.

Основные сборники поэтессы — "Версты" (1921), изданное в 1923 году "Ремесло", "После России" (1928). Ею была создана также в 1925 году сатирическая поэма под названием "Крысолов", а в следующем году — "Поэма конца".

Один из самых искренних и ритмически разнообразных поэтов, со своей кардинальной постановкой вопроса, с трагической мыслью, которую она всегда доводила до конца, с великолепной афористичностью, с уникальной звукописью.

Если бы не глагольные окончания, никому бы не пришло в голову, что эти стихотворения написала женщина.

Женщина с какой-то невероятно трагичной судьбой, которая постоянно становится предметом изучения для историков и искусствоведов. Многие повороты её жизни вызывают массу вопросов и сегодня. Кто-то говорит, что она была чудовищем как человек, кто-то тычет в мужа шпиона, кто-то — в Софию Парнок.

Поэт-самоубийца — как это по-русски.

В любом случае свои катастрофы она облекла в гениальные стихотворения.

Иосиф Бродский считал Цветаеву первым поэтом ХХ века, и я хотел бы показать вам его диалог с Соломоном Волковым из книги "Диалоги с Иосифом Бродским":

СВ: Странная вещь приключилась с русской поэзией. Сто лет или около того — от Каролины Павловой до Мирры Лохвицкой — женщины составляли в ней маргинальную часть. И вдруг сразу два таких Дарования, как Цветаева и Ахматова, стоящие в ряду с гигантами мировой поэзии!

ИБ: Может быть, тут нет никакой связи со временем. А может быть, и есть. Дело в том, что женщины более чутки к этическим нарушениям, к психической и интеллектуальной безнравственности. А эта поголовная аморалка есть именно то, что XX век нам предложил в избытке. И я вот что еще скажу. Мужчина по своей биологической роли — приспособленец, да? Простой житейский пример. Муж приходит с работы домой, приводит с собой начальника. Они обедают, потом начальник уходит. Жена мужу говорит: "Как ты мог этого мерзавца привести ко мне в дом?" А дом, между прочим, содержится на деньги, которые этот самый мерзавец мужу и выдает. "Ко мне в дом!" Женщина стоит на этической позиции, потому что может себе это позволить. У мужчин другая цель, поэтому они на многое закрывают глаза. Когда на самом-то деле итогом существования должна быть этическая позиция, этическая оценка. И у женщин дело с этим обстоит гораздо лучше.

И тут мне хочется обратить внимание на недавний ренессанс русской (и — главное — женской) поэзии на Донбассе, причем в очень цветаевских настроениях и категориях. Тот случай, когда женщины вышли вперёд и начали наматывать рифмы на боль, которая их окружает и находится непосредственно внутри, при этом обгоняя в поэтическом смысле мужчин.

В поэтическом сборнике "Я — израненная земля", в котором отражены крымская весна и донбасская война, мы можем увидеть такие фамилии, как Анна Долгарева, Светлана Кекова, Анна Ревякина, Ирина Евса, и это настоящая поэзия, которая, оказывается, не была оставлена в ХХ веке.

Собственно, вот:

В Киеве уже цветут каштаны,

С мостовой дождями смыло кровь.

— Ты мне, друг, для каждой новой раны

По свинцовой пуле приготовь.

Кажется, что смыты все улики,

В чистом небе носятся стрижи,

Но слышны над Украиной крики:

"Москалей проклятых на ножи!"

Наточила лезвия осока,

И в лампадах кончился елей,

Залита земля Юго-Востока

Кровью этих самых москалей.

Сквозь вселенский ужас украинский

Видно, как с ухмылкой воровской

Медленно колдует пан Бжезинский

Над великой шахматной доской.

Это Светлана Кекова, далее Анна Долгарева:

В гильзу от АГС помещается 20 грамм

В данном случае — виски. Мы пьем без звона,

Ветер с востока хлопает дверью балкона.

Пьем за тех, кто более не придет к нам.

Сентябрь начался, с востока идет гроза,

Молчат минометы, автоматы притихли даже.

Один комроты, смотря на меня, сказал,

Что мечтает увидеть женщину не в камуфляже.

Здесь земля отверженных, нам уже от нее не деться,

Ветер степной пахнет смертью, мятой и медом.

Мы пьем за любовь, за правду, за счастливое детство,

Пьем, не чокаясь, из гильз от гранатомета.

Или Анна Ревякина и её "Шахтёрская дочь":

Поле Дикое, цель опознана,

От винтовки саднит плечо.

Помолитесь, религиозные,

Будет страшно и горячо.

Снайпер знает, что надо с первого,

Долго целится, не спеша.

В степь Мария врастает нервами,

В них одна на двоих душа.

Точным выстрелом — пулей глупою.

Смерть Марии теперь как мать.

Поле выстлано будет трупами,

Ночью станут их собирать.

У Марии в блокноте крестики —

Безымянные пацаны.

И они почти все ровесники

Развязавшей войну страны.

Вот что пишет в своей книге "Вежливый герой" Алексей Колобродов по поводу этих поэтесс:

"В стихах Анны Долгаревой с их синтаксическими разломами угадывается ранняя Цветаева; в державном разворачивании строф Светланы Кековой — величие поздней Ахматовой" и далее: "Здесь весьма характерен образ и опыт талантливейшей Анны Долгаревой, чье почти неизменное состояние — болезненный стресс — развивалось и пульсировало бы и без войны, на ином катализаторе, но знаковым и без пяти минут культовым автором сделала Анну именно война. Она поэт не столько темы войны, сколько ее времени, и поэтому добирает драйва и выразительности за счет метаморфоз календаря, отредактированного войной. Для Долгаревой "быть иль не быть" осуществляется в категориях "до" и "после", только никакого выбора уже не существует. Тревоги сплошного пограничья, фантомные боли утраченного сильнее реальных ранений и хворей, а вот ощущение правоты — неизбывно. И рядом — совершенно особый случай Светланы Кековой, оказывается, никуда в этом потоке не двигающейся, отменившей "наше" время, оставив свое и метафизическое... Поэзия Светланы Васильевны по-настоящему религиозна, по сути, ее стихи — псалмы, излияния сердца, полного Веры, слышащего, однако, не только присутствие Бога, глубоко знающего и переживающего не одни священные тексты, но полагающего русский язык и созданную им поэзию столь же сакральной…"

Добавить нечего. Остальное в стихах.

Марина Цветаева была великой поэтессой, но, слава Богу, не последней. Значит, живём дальше.